¡ʎuunɟ ʇou sı sıɥʇ
В городе до сих пор еще встречаются газоны и другие небольшие островки зелени. Тут травка, там деревце - в общем, суровый городской пейзаж разбавлен редкими вкраплениями живой природы. И вот так идешь под вечер мимо длинного бетонного здания, а рядом со стеной кусты посажены, и трава пробивается. И вдруг замечаешь в тени ветвей растущие поганки.
Сразу же срабатывает инстинкт грибника - глаза начинают шарить вокруг, а ноги замедляют шаг и ступают аккуратно - не раздавить бы чего. Но ты не в лесу, а в душном городе, и радость от находки тут же улетучивается. А чтобы не было так грустно, ты вспоминаешь какой-нибудь веселый грибной подвиг.
Как выходишь ты из дома ранним августовским утром, по росе, а на улицах никого, лишь дворники скребут асфальт где-то во дворах. Еще зябко, солнышко только-только начинает проглядывать и совсем не греет, и ты стараешься идти быстрее, чтобы не замерзнуть. У тебя в руке собственное ведро аж на 12 литров, которое ты нашел на берегу после недавнего шторма и по морскому закону объявил своей законной добычей. В ведре позвякивает военная фляга с навинчивающейся пробкой на цепочке, болтаются пакет с бутербродами и нож. А на ногах у тебя балдежные кирзачи 47 размера.
Вдоль шоссе, вдоль заборов выходишь за черту города, к железнодорожному переезду и сворачиваешь на пути. Ходить по шпалам очень неудобно, они все на разном растоянии друг от друга, шаг и ритм сбиваются. А рядом песчаная насыпь, по ней тоже идти неудобно, вязнешь. Так и идешь - то по шпалам, то по песку. И все время кажется, что другой вариант удобней.
Солнце наконец-то начинает пригревать, становится жарко. Воздух пахнет смолой и лесом, а к теплым шпалам из холодной травы выползают греться юркие ящерки, рассыпающиеся в стороны при твоем приближении.
Ты доходишь до нужного места, делаешь глоток из фляги, повязываешь по-пиратски на голову большой платок и входишь в лес. Ты знаешь, что в этой части леса грибов нету и никогда не было, и что можно было идти по путям еще с полкилометра, но лес уже манит тебя, а древний охотничий инстинкт требует добычи.
В лесу царит полумрак, лес полон запахами и звуками, лес большой и грозный. А ты крадешься с ножом в руке и представляешь, как найдешь первый за сегодня гриб, но не побежишь к нему, сломя голову, а поставишь ведро на землю, и, крадучись, кругами, станешь подбираться к нему, высматривая, не попадет ли в поле зрения грибной сосед, а то и целая грибная семейка.
Но пока что грибов не видно, зато путь преграждает поваленное дерево, замшелое, с крюковатыми сучьями, норовящими вцепиться в одежду. Умный в гору не пойдет, но это не про тебя. Ты кладешь нож в ведро и меж сучьев карабкаешься на скользкий ствол. Прыгать вниз нельзя, поцарапаешься о ветки. Ты примеряешься и прыгаешь вперед, подальше от дерева.
Нога попадает на невидимый в траве камень и с предательским хрустом подламывается. Причем хруст этот ты слышишь не столько ушами, сколько изнутри, через свои собственные кости. В глазах темнеет, и через какое-то время ты обнаруживаешь себя лежащим на травке в идиотской позе, с вообще болящей ногой. Пытаешься встать, но боль резко поднимается куда-то вверх, до паха, и ты падаешь обратно. Руками, очень осторожно, разгибаешь ногу, подтаскиваешь к себе ведро, ставишь его кверху донышком и мееедленно усаживаешься сверху, удерживая больную конечность на весу.
Сапог тебе не снять, поэтому ты, ожидая, пока боль утихнет, жуешь бутерброды и запиваешь их водичкой из фляжки.
Потом, морщась и прыгая на одной ноге, находишь дубину по росту и, опираясь на нее, как на костыль, ковыляешь обратно к рельсам, весь такой похожий на Джона Сильвера. И при том ругаешься, как матрос. Дорога до шоссе вообще стерта из памяти, а дорога от переезда до дома помнится, но как-то очень смутно, ведь там ты идешь уже без "костыля" - ты же не совсем идиот, чтоб при людях с палкой скакать. Идешь медленно, сжимая зубы на каждом шаге, опираясь на одну лишь пятку. И самое главное - не останавливаться, потому что если постоять немного, потом идти вдвое больней.
Добравшись до дома, сидишь у порога, и споришь с родителями, которые хотят резать сапог, потому что сапог тут ни в чем не виноват, и к тому же он почти новый и редкий - где ж такой размер-то найдешь? Пока родители бегают за ножницами, с рычанием сдираешь его с себя и дальше становится хорошо-хорошо, если не трогать.
Ну а дальше врач, бинты, холодные компрессы, тугие повязки и несколько недель хромоты. Перелома нет, грибов нет, зато вспоминать почему-то очень приятно. Такие вот поганки в кустах.
Сразу же срабатывает инстинкт грибника - глаза начинают шарить вокруг, а ноги замедляют шаг и ступают аккуратно - не раздавить бы чего. Но ты не в лесу, а в душном городе, и радость от находки тут же улетучивается. А чтобы не было так грустно, ты вспоминаешь какой-нибудь веселый грибной подвиг.
Как выходишь ты из дома ранним августовским утром, по росе, а на улицах никого, лишь дворники скребут асфальт где-то во дворах. Еще зябко, солнышко только-только начинает проглядывать и совсем не греет, и ты стараешься идти быстрее, чтобы не замерзнуть. У тебя в руке собственное ведро аж на 12 литров, которое ты нашел на берегу после недавнего шторма и по морскому закону объявил своей законной добычей. В ведре позвякивает военная фляга с навинчивающейся пробкой на цепочке, болтаются пакет с бутербродами и нож. А на ногах у тебя балдежные кирзачи 47 размера.
Вдоль шоссе, вдоль заборов выходишь за черту города, к железнодорожному переезду и сворачиваешь на пути. Ходить по шпалам очень неудобно, они все на разном растоянии друг от друга, шаг и ритм сбиваются. А рядом песчаная насыпь, по ней тоже идти неудобно, вязнешь. Так и идешь - то по шпалам, то по песку. И все время кажется, что другой вариант удобней.
Солнце наконец-то начинает пригревать, становится жарко. Воздух пахнет смолой и лесом, а к теплым шпалам из холодной травы выползают греться юркие ящерки, рассыпающиеся в стороны при твоем приближении.
Ты доходишь до нужного места, делаешь глоток из фляги, повязываешь по-пиратски на голову большой платок и входишь в лес. Ты знаешь, что в этой части леса грибов нету и никогда не было, и что можно было идти по путям еще с полкилометра, но лес уже манит тебя, а древний охотничий инстинкт требует добычи.
В лесу царит полумрак, лес полон запахами и звуками, лес большой и грозный. А ты крадешься с ножом в руке и представляешь, как найдешь первый за сегодня гриб, но не побежишь к нему, сломя голову, а поставишь ведро на землю, и, крадучись, кругами, станешь подбираться к нему, высматривая, не попадет ли в поле зрения грибной сосед, а то и целая грибная семейка.
Но пока что грибов не видно, зато путь преграждает поваленное дерево, замшелое, с крюковатыми сучьями, норовящими вцепиться в одежду. Умный в гору не пойдет, но это не про тебя. Ты кладешь нож в ведро и меж сучьев карабкаешься на скользкий ствол. Прыгать вниз нельзя, поцарапаешься о ветки. Ты примеряешься и прыгаешь вперед, подальше от дерева.
Нога попадает на невидимый в траве камень и с предательским хрустом подламывается. Причем хруст этот ты слышишь не столько ушами, сколько изнутри, через свои собственные кости. В глазах темнеет, и через какое-то время ты обнаруживаешь себя лежащим на травке в идиотской позе, с вообще болящей ногой. Пытаешься встать, но боль резко поднимается куда-то вверх, до паха, и ты падаешь обратно. Руками, очень осторожно, разгибаешь ногу, подтаскиваешь к себе ведро, ставишь его кверху донышком и мееедленно усаживаешься сверху, удерживая больную конечность на весу.
Сапог тебе не снять, поэтому ты, ожидая, пока боль утихнет, жуешь бутерброды и запиваешь их водичкой из фляжки.
Потом, морщась и прыгая на одной ноге, находишь дубину по росту и, опираясь на нее, как на костыль, ковыляешь обратно к рельсам, весь такой похожий на Джона Сильвера. И при том ругаешься, как матрос. Дорога до шоссе вообще стерта из памяти, а дорога от переезда до дома помнится, но как-то очень смутно, ведь там ты идешь уже без "костыля" - ты же не совсем идиот, чтоб при людях с палкой скакать. Идешь медленно, сжимая зубы на каждом шаге, опираясь на одну лишь пятку. И самое главное - не останавливаться, потому что если постоять немного, потом идти вдвое больней.
Добравшись до дома, сидишь у порога, и споришь с родителями, которые хотят резать сапог, потому что сапог тут ни в чем не виноват, и к тому же он почти новый и редкий - где ж такой размер-то найдешь? Пока родители бегают за ножницами, с рычанием сдираешь его с себя и дальше становится хорошо-хорошо, если не трогать.
Ну а дальше врач, бинты, холодные компрессы, тугие повязки и несколько недель хромоты. Перелома нет, грибов нет, зато вспоминать почему-то очень приятно. Такие вот поганки в кустах.
-
-
14.09.2007 в 10:31-
-
14.09.2007 в 10:33-
-
14.09.2007 в 23:22А ведра я не забывал, оно и по сейчас существует. Кажется. Потмоу что моя неходячая бабушка его использовала по не очень приятному назначению.